Мать пятерых детей Гульшат Татова рассказала, как годы в колонии стали испытанием для нее и ее семьи, как изменилось ее отношение к бывшим заключенным, почему вокруг очень много тех, кто «никому не нужен», и чем можно им помочь.
Гульшат Татова приехала в Казань из родного Туркменистана в 1975 году. Ее пригласил брат, студент КХТИ. Гульшат поступила в вуз и осталась жить в Казани.
«В суде повела себя очень некрасиво»
– С мужем я познакомилась тоже здесь. Провели три свадьбы: в Казани, Туркменистане и у родственников в Иране. Семь лет назад муж мой умер. До этого мы жили очень хорошо. В Казани был свой дом. После мужа осталась с четырьмя детьми, пятым ребенком была беременна. Я осталась в очень тяжелой ситуации. Что делать? Работала на нескольких работах, уходила в два ночи, мыла полы в офисах. Потом попала в места лишения свободы.
– Как это случилось?
– 159-я статья – «Мошенничество». У нас был участок, продала его. Покупатель дал задаток, через полгода сказал, что земля ему не нужна. Я вернула ему часть денег, а он сказал, что ему надо всё. Я сказала, что всей суммы у меня нет. Написала расписку, что через некоторое время верну остальное.
Его сын оказался приближенным к прокурору, там уже начались скандалы между соседями. На меня написали жалобу, так я попала в колонию-поселение в Мамадыше. Мне дали 3,5 года, отсидела из них 2 года 4 месяца.
Потом Азат Галимзянович (Азат Гайнетдинов – руководитель Центра социальной реабилитации. – Ред.) прочитал у нас лекцию. Впервые познакомилась с ним в Мамадыше. Оставил мне свою визитку. Спросил, кто мы. После освобождения попыталась поработать на своей прежней работе. Берут, но на более низкую должность.
– Когда вас посадили, дети с кем остались?
– Со старшей дочерью. Ей тогда было 17 лет. Меня не смогли лишить материнских прав, потому что для этого нет основания. В тюрьме ни дня не отдыхала, работала без отпусков и больничных. 75 процентов всей зарплаты – 3 – 4 тысячи рублей, хоть и совсем маленькая сумма, отправляла детям. Всю сумму отправить не могла, у заключенных 25% заработанных денег должны оставаться на счету.
– Помните свой первый день в колонии?
– Сначала я должна была быть на условном сроке. Закрыли в СИЗО на Петрушкином дворе. Думала, выпустят через десять дней. Первый суд отложили, но на 100 процентов верила, что после второго суда выпустят.
Так получилось – в ходе суда я вела себя некрасиво. Оскорбляла судью, прокурора, остальных. Когда они упомянули мою национальность, не смогла промолчать. Оскорбление судьи – очень грубое правонарушение. За это и посадили.
В первый день была в состоянии шока. Среди родных, близких никогда не было сидевших. Время карантина, утром отмечаешься. Десять дней сидишь на стуле.
– Вы были новенькой, вас обижали?
– Да, сначала стали обижать. Но меня посадили в одну камеру с арендатором теплохода «Булгария» Светой Инякиной. Мы быстро нашли общий язык. Все равно СИЗО – это совсем другое. Там всё по-другому. В камере десять человек, камера для некурящих.
Жизнь в колонии-поселении
– Как живется заключенным в колонии? Все так ужасно, как показывают в фильмах?
– Неважно, где ты, в поселке или в лагере: как ты себя поставишь, такое и отношение. Если поставишь так, чтобы тебя не обижали, – никто не тронет.
Меня как-то обижать очень трудно. По природе я очень сильная, люблю справедливость.
– Какие они – женщины-заключенные?
– 80 процентов женщин в тюрьме сидят за неуплату алиментов. Лишенные материнских прав. Тогда я впервые узнала, что женщины обязаны платить алименты, была в шоке. У них у всех проблема – алкоголизм. Если бы не пили, наладили бы свою жизнь. Можно мыть полы, устроиться на другую работу, можно выйти из любого положения.
– А вы почему не стали пить?
– Во-первых, родом из Туркменистана, меня воспитали в другой среде. Я не люблю, когда пьют или курят. И муж мой не пил, не курил. И дети.
– Какое отношение в колонии к новеньким?
– Когда я поступила, были случаи – избивали других. Посмотришь по сторонам, понаблюдаешь и всё понимаешь. По природе я лидер. У нас было три барака. Пошла к начальнику колонии и сказала, чтобы молодых девчонок отправлял ко мне. Потому что их обижали.
Там есть общак. Каждый должен туда складывать сигареты, еще что-то. Но у некоторых такой возможности нет. Я не курю, у меня сигарет нет. Не могу же я брать у кого-то в долг, и потом, я же не могу кому-то отдавать деньги, которые я отправляю детям.
Пошла к начальнику колонии. «Раиль Масутович, тут такая ситуация. Отправляйте новеньких молодых девушек в мой барак». Потому что тех, у кого нет возможности класть в общак сигареты, что-то другое, таких избивают, пытают. Например, ты сегодня должен пачку сигарет, а завтра ты уже должен будешь блок. Или десять пачек сигарет.
Я там никаким законам не подчинялась. Меня хотели подчинить, но мне было все равно.
В поселении есть бараки. Женские и мужские. Кухня общая. Женский барак должен был мужскому давать 60 пачек сигарет в месяц.
– Если вы лидер, значит, можете и в тюрьме многое для себя получить?
– Да, я могла жить как королева. По сравнению с другими бараками в моем бараке была справедливость. Организовала дежурство, каждый день по очереди мыли полы.
А в других бараках, когда приходит новенькая, всю неделю должна мыть полы. Личные вещи отнимают. Кому нужен стиральный порошок, кому что – отбирают. Они могут закрыться на кухне или в раздевалке и избить девушек. У меня такого не было.
Дошло до того, что две девчонки из Зеленодольска из другого барака решили сбежать. Мне тогда дали 3-дневный отпуск. Возвращаюсь, Настя и Ксюша говорят: «Гульшат, мы тебя ждем». – «Что случилось?» – «Нам сказали сдать в общак по десять пачек «Парламента». Двадцать пачек «Парламента» – это большая сумма не только в поселении. Сигареты потребовали, чтобы все молчали после их побега. Смотрю, сумки готовы, говорят, ночью сбежим. Я сказала: «Если ты сейчас сбежишь, из поселения попадешь в Козловку (тюрьма в Чувашии. – Ред.)». Там еще хуже. Я там не была, говорят, там вообще ужасно, очень строго.
Я пошла к начальнику отряда и все рассказала. Сказала, переведите этих девчонок в мой барак. Я ничего не боялась, мне было все равно, мне они никто, но если сбегут, им самим будет еще хуже.
– Сколько им оставалось сидеть?
– Они только поступили, впереди еще два года. Одной 18, другой 19 лет. Они еще дети. Где-то что-то украли, посадили по 158-й статье. Ладно еще в поселение, а не в тюрьму.
– Вы, получается, их сдали, после этого их отношение к вам осталось хорошим?
– Да, они боялись даже подойти ко мне. Мне было все равно. В случае чего, если была какая-то несправедливость, могла и при начальнике ударить.
– Начальник уважал вас, наверное.
– Начальник колонии Раиль Максутович – да. Когда я в 2014 году туда попала, был Курбан-байрам. Он каждый Курбан говорил: «Татова, курбан под твоим ведением». Я сама готовила все мясо на курбан. Это было знаком уважения с его стороны.
Еще был случай. Меня поставили работать в столовую. Я разозлившего меня офицера облила кашей. Утром готовила кашу. Есть штрафной изолятор. Туда нельзя заносить мясо. Он подумал, что я туда занесла мясо. Это так меня взбесило, я взяла кастрюлю и опрокинула на него. Весь китель был в каше. А он только что принял смену.
Меня должны были тут же закрыть на 15 суток в штрафной изолятор. Потом суд, и отправляют в Козловку.
После этого случая прошла одна проверка, вторая, третья… никто меня не вызывает. В четвертой проверке, в девять утра смотрю, идет начальник колонии Раиль Максутович. Я предупредила тех, кто стоит рядом: если закроют – позвоните дочке, скажите, что закрыли. Я всегда предупреждала.
Он меня позвал, вышла из строя, говорит: «Что произошло?» Я рассказала, что произошло, он сказал – встань обратно в строй. Стою, жду, что будет дальше, что-то же должно быть.
После проверки подошла к Раилю Максутовичу, сказала: «Раиль Максутович, я немного переборщила, но если я что-то сделала – да, я сделала, если чего-то не сделала – мне доказывать что-то бесполезно». Он: «Всё, всё, иди». И всё, на этом закончилось. Меня, видимо, Аллах любит, Он меня уберег от многого.
И в аварию попадала, и там мне уже казалось, что всё кончено… но Всевышний меня уберег.
– Бывали случаи, когда человека посадили ни за что, без вины?
– Было такое. Со мной сидел парень. Я его знала еще на свободе. Он другу в банк под проценты положил 5 миллионов. Это был частный банк. Через три месяца друг сказал: «Ничего ты мне не давал». За это тот парень избил его. Дали 4 года. И деньги потерял, и в тюрьму сел. Такие вещи в жизни бывают очень часто.
– Кто-нибудь создавал семью в неволе?
– Было, но никахов не было. Батюшку звали, венчание проводили. Там и пары соединяются, но я со всех сторон была недоступна. Кому на свободе не хватает внимания, они там замечают любое внимание, заботу. Потому что у них этого не было, они не знают, что такое любовь. Хотя муж с женой живут отдельно, им проводят венчание и дают комнату на три дня для свидания.
«Я нужна моим детям»
– Когда вы там сидели, как жили ваши дети?
– Они приходили ко мне на свидания. Встречаться было очень тяжело. Во-первых, по деньгам выходит очень дорого. Чтобы приехать на три дня, уходит минимум 10 тысяч. Они ведь и продукты привозят, то, другое хотят привезти. Получается, что я беру их деньги.
Потом уже не разрешала им приезжать. Чтобы не тратить деньги, стали приходить на два-три часа. Сначала приезжали раз в месяц, потом я им не разрешила даже раз в месяц навещать. Сказала, приезжайте только раз в четыре месяца. Конечно, что бы я ни говорила, дочка делала по-своему. Все равно ко мне приезжала, даже если говорила – ничего не надо, мать есть мать. Меня дети поняли, не осуждали. А главное – они меня ждали. Я была им нужна. Этим не каждая женщина может гордиться.
Со мной сидела наркоманка. Был у нее единственный сын. Она понимала, что потихоньку уже умирает – каких только болезней у нее не было. Гнила заживо. Как-то сидела курила, сказала мне: «Гульшат, меня сын за это никогда не простит». Сын отказался от матери. Эта женщина умерла во сне. Я вызвала начальника отряда. Сделали гроб, похоронили в том поселке. Ее даже забрать было некому.
Говоря о детях – очень важно, чтобы тебя кто-то ждал. Ты кому-то нужен. Ради этого ты думаешь, что хоть как-то отсюда выйдешь – по исправительным работам или за хорошее поведение. Очень важно, чтобы тебя ждали, это жизненный стимул. Если нет этого стимула, даже выходить не хочется. Были такие женщины – и после срока оставались жить в поселении. Они никому не нужны – ни родителям, ни детям.
А я всегда гордилась, что нужна моим детям. Это важно для всех женщин, в тюрьме я или в другом месте, на воле, очень важно, чтобы тебя там ждали, что ты им нужен.
«Я поняла: бывшие заключенные тоже нормальные люди»
– С вашими детьми было все хорошо. А не было желания вновь создать семью?
– Я не могу найти такого хорошего человека, как мой муж. Он был самый лучший. Женщина все равно сравнивает. Ко мне приходят очень многие, желающие создать семью. Но как-то боязно, что ли, не знаю. Я еще не думала об этом. А так многие приглядываются (смеется).
Вы не поверите, мой 23-летний сын меня ругает, говорит: «Ты ведь уже должна жить для себя». Говорит: «Ты что, хочешь на старости лет остаться одна?» Я была в шоке от его слов. Имея в виду нашу национальность, слышать такие слова от сына для меня было поразительно. Сколько уважения в этих словах.
Очень уважают, заботятся, я захожу в дом – дети снимают мне обувь. Уже и стол накрыт, я там ничего не делаю. Мама, пожалуйста, только приходи домой – такое отношение. Утром ухожу на работу – надевают мне обувь. Их папа так научил. Поэтому для них мама, наверное, самый святой человек.
– Как к вам относятся те, кто знает, что вы сидели?
– Пока сама не оказалась в таком положении, я относилась к таким людям негативно. Думала, что это очень страшные люди. 50 процентов людей там нормальные. Конечно, к таким людям у нас отношение все еще очень осторожное. Устроишься на работу, где-то в другом месте – смотрят презрительно. Будто такие люди не нужны. Но знаете, в этой жизни мы все делаем очень много ошибок. Сейчас я поняла: бывшие заключенные тоже люди. Нормальные люди.
– Ваши родители, родители мужа не помогли?
– Они все живут в Туркменистане. Сами мы граждане РФ. Дорога в Туркменистан очень тяжелая. Здесь у меня и родственников нет, осталась с детьми. Это было испытание, и мы его прошли.
Пришла работать к Азату Галимзяновичу. На исправительных работах один год работала в пекарне. Туда тоже устроил Азат Галимзянович. Потом пришла работать в приют (место временного проживания бывших заключенных. – Ред.), вот уже три года я с ними. Я очень довольна, что сюда попала, очень рада.
У Азата Галимзяновича большое сердце. Таких людей очень мало. Он старается всех понять, всем делать добро. Я хорошо знаю его семью, детей. Очень открытый человек. Преклоняю голову перед ним. Именно он меня поставил на правильный путь. Дал возможность работать. Поверил в меня. Его доверие не все могут получить. Если бы не он, я бы во второй раз туда попала. Потому что это была безысходность.
– Никому не нужные люди от безысходности идут на преступление?
– Каждый, кто попадает за решетку, на этот шаг идет от безысходности. Кому-то негде жить, они вынуждены воровать. Потому что они никому не нужны. Они и нашему государству не нужны. Я вам могу привести несколько примеров.
2 января к нам сюда привезли бабульку. У нее была только одна нога. Бабушку привезли внук и хозяева дома, где она временно проживала. Внук начал выпивать, пропал где-то на 10 дней. Бабка осталась голодная, без ничего, одна дома. Она жила в приюте три дня. Но у нас для нее не было условий. Я ее на три дня привезла к себе домой. Сейчас уже 8 месяцев она живет у меня. Она никому не нужна.
– А если обратитесь в дом престарелых?
– И в дом престарелых сама ходила. Думаю, узнаю всё. Зашла и быстрее убежала. Там они никому не нужны. И документы не проблема, там о них нет заботы. Лежит бабулька, всё тело в пролежнях.
Нет уж, там нет таких условий, чтобы со спокойной душой оставить бабушку. Есть санитарки, но для них это привычное дело. Как уборщицы заходят, помоют, уходят. Они привыкли к этой атмосфере. Безногого приведешь, безрукого – обыденное явление. Я их не критикую: персонала не хватает, зарплата небольшая.
– Можете рассказать еще случаи, когда удалось помочь кому-то?
– Один хазрат привел к нам в приют бабушку. Вся перепачканная, но главное – есть обе ноги. Мы ее отмыли, сняли ролик, думаем, вдруг найдутся родственники. Никому не сказали, с одним товарищем стали искать родных. Кто-то ведь у нее должен быть. Азату Галимзяновичу не сказали. В итоге нашли родственников.
Пришлось немного солгать, сказали, что мы из городской соцзащиты. Теперь сын не берет трубку. Оказалась никому не нужна.
Эта бабушка очень трудолюбивая. Единственная проблема – если ее избивают, то она начинает пить. Бьют ее муж, вышедший из тюрьмы, и пасынок.
И в этот раз ночью сплю, звонит хазрат. Говорит, Гульшат ханум, я вас расстрою, но бабушка Курбанбика опять лежит на террасе. Я сначала не поняла – на какой террасе? Он сказал, где именно, попросил помочь, говорит, просить у кого-то что-то ему стыдно. Я сказала – ладно, опять туда пошла.
Сноха избила, не пустила домой. И сын на звонки не отвечает, не знаю, она им не нужна. Сколько звонила родным, никто не отвечает. Не хотят со мной общаться.
Еще один случай. Из Саранска два месяца назад пришла пьяная женщина. Голова вся вшивая, сама побитая. Мы ее отмыли, раны обработали. Говорю – иди домой, к сыну или куда-нибудь. А она говорит – нет, попросила взять ее в приют.
Мы ее приняли, устроили на работу. Сначала работала дворником.
Сказала: «Я хочу жить, не хочу возвращаться к прежней жизни». Сейчас она пришла в нормальное состояние.
– Со своими родителями общаетесь? Они узнали?
– Конечно, общаемся. Они не знали, что я попала в колонию, я не сказала.
Многие, попадая в подобную ситуацию, предаются унынию, им все равно, что будет. Они сегодня выпили, им сегодня хорошо, а что будет завтра, им не интересно.
Хочу сказать: берегите близких. Кроме нас, они никому не нужны. Дорожите друг другом.
Подробнее: https://sntat.ru/obshchestvo/ochen-vazhno-chtoby-tebya-zhdali-na-svobode-eto-zhiznennyy-stimul-otkr/
Мать пятерых детей Гульшат Татова рассказала, как годы в колонии стали испытанием для нее и ее семьи, как изменилось ее отношение к бывшим заключенным, почему вокруг очень много тех, кто «никому не нужен», и чем можно им помочь.
Гульшат Татова приехала в Казань из родного Туркменистана в 1975 году. Ее пригласил брат, студент КХТИ. Гульшат поступила в вуз и осталась жить в Казани.
«В суде повела себя очень некрасиво»
– С мужем я познакомилась тоже здесь. Провели три свадьбы: в Казани, Туркменистане и у родственников в Иране. Семь лет назад муж мой умер. До этого мы жили очень хорошо. В Казани был свой дом. После мужа осталась с четырьмя детьми, пятым ребенком была беременна. Я осталась в очень тяжелой ситуации. Что делать? Работала на нескольких работах, уходила в два ночи, мыла полы в офисах. Потом попала в места лишения свободы.
– Как это случилось?
– 159-я статья – «Мошенничество». У нас был участок, продала его. Покупатель дал задаток, через полгода сказал, что земля ему не нужна. Я вернула ему часть денег, а он сказал, что ему надо всё. Я сказала, что всей суммы у меня нет. Написала расписку, что через некоторое время верну остальное.
Его сын оказался приближенным к прокурору, там уже начались скандалы между соседями. На меня написали жалобу, так я попала в колонию-поселение в Мамадыше. Мне дали 3,5 года, отсидела из них 2 года 4 месяца.
Потом Азат Галимзянович (Азат Гайнетдинов – руководитель Центра социальной реабилитации. – Ред.) прочитал у нас лекцию. Впервые познакомилась с ним в Мамадыше. Оставил мне свою визитку. Спросил, кто мы. После освобождения попыталась поработать на своей прежней работе. Берут, но на более низкую должность.
– Когда вас посадили, дети с кем остались?
– Со старшей дочерью. Ей тогда было 17 лет. Меня не смогли лишить материнских прав, потому что для этого нет основания. В тюрьме ни дня не отдыхала, работала без отпусков и больничных. 75 процентов всей зарплаты – 3 – 4 тысячи рублей, хоть и совсем маленькая сумма, отправляла детям. Всю сумму отправить не могла, у заключенных 25% заработанных денег должны оставаться на счету.
– Помните свой первый день в колонии?
– Сначала я должна была быть на условном сроке. Закрыли в СИЗО на Петрушкином дворе. Думала, выпустят через десять дней. Первый суд отложили, но на 100 процентов верила, что после второго суда выпустят.
Так получилось – в ходе суда я вела себя некрасиво. Оскорбляла судью, прокурора, остальных. Когда они упомянули мою национальность, не смогла промолчать. Оскорбление судьи – очень грубое правонарушение. За это и посадили.
В первый день была в состоянии шока. Среди родных, близких никогда не было сидевших. Время карантина, утром отмечаешься. Десять дней сидишь на стуле.
– Вы были новенькой, вас обижали?
– Да, сначала стали обижать. Но меня посадили в одну камеру с арендатором теплохода «Булгария» Светой Инякиной. Мы быстро нашли общий язык. Все равно СИЗО – это совсем другое. Там всё по-другому. В камере десять человек, камера для некурящих.
Жизнь в колонии-поселении
– Как живется заключенным в колонии? Все так ужасно, как показывают в фильмах?
– Неважно, где ты, в поселке или в лагере: как ты себя поставишь, такое и отношение. Если поставишь так, чтобы тебя не обижали, – никто не тронет.
Меня как-то обижать очень трудно. По природе я очень сильная, люблю справедливость.
– Какие они – женщины-заключенные?
– 80 процентов женщин в тюрьме сидят за неуплату алиментов. Лишенные материнских прав. Тогда я впервые узнала, что женщины обязаны платить алименты, была в шоке. У них у всех проблема – алкоголизм. Если бы не пили, наладили бы свою жизнь. Можно мыть полы, устроиться на другую работу, можно выйти из любого положения.
– А вы почему не стали пить?
– Во-первых, родом из Туркменистана, меня воспитали в другой среде. Я не люблю, когда пьют или курят. И муж мой не пил, не курил. И дети.
– Какое отношение в колонии к новеньким?
– Когда я поступила, были случаи – избивали других. Посмотришь по сторонам, понаблюдаешь и всё понимаешь. По природе я лидер. У нас было три барака. Пошла к начальнику колонии и сказала, чтобы молодых девчонок отправлял ко мне. Потому что их обижали.
Там есть общак. Каждый должен туда складывать сигареты, еще что-то. Но у некоторых такой возможности нет. Я не курю, у меня сигарет нет. Не могу же я брать у кого-то в долг, и потом, я же не могу кому-то отдавать деньги, которые я отправляю детям.
Пошла к начальнику колонии. «Раиль Масутович, тут такая ситуация. Отправляйте новеньких молодых девушек в мой барак». Потому что тех, у кого нет возможности класть в общак сигареты, что-то другое, таких избивают, пытают. Например, ты сегодня должен пачку сигарет, а завтра ты уже должен будешь блок. Или десять пачек сигарет.
Я там никаким законам не подчинялась. Меня хотели подчинить, но мне было все равно.
В поселении есть бараки. Женские и мужские. Кухня общая. Женский барак должен был мужскому давать 60 пачек сигарет в месяц.
– Если вы лидер, значит, можете и в тюрьме многое для себя получить?
– Да, я могла жить как королева. По сравнению с другими бараками в моем бараке была справедливость. Организовала дежурство, каждый день по очереди мыли полы.
А в других бараках, когда приходит новенькая, всю неделю должна мыть полы. Личные вещи отнимают. Кому нужен стиральный порошок, кому что – отбирают. Они могут закрыться на кухне или в раздевалке и избить девушек. У меня такого не было.
Дошло до того, что две девчонки из Зеленодольска из другого барака решили сбежать. Мне тогда дали 3-дневный отпуск. Возвращаюсь, Настя и Ксюша говорят: «Гульшат, мы тебя ждем». – «Что случилось?» – «Нам сказали сдать в общак по десять пачек «Парламента». Двадцать пачек «Парламента» – это большая сумма не только в поселении. Сигареты потребовали, чтобы все молчали после их побега. Смотрю, сумки готовы, говорят, ночью сбежим. Я сказала: «Если ты сейчас сбежишь, из поселения попадешь в Козловку (тюрьма в Чувашии. – Ред.)». Там еще хуже. Я там не была, говорят, там вообще ужасно, очень строго.
Я пошла к начальнику отряда и все рассказала. Сказала, переведите этих девчонок в мой барак. Я ничего не боялась, мне было все равно, мне они никто, но если сбегут, им самим будет еще хуже.
– Сколько им оставалось сидеть?
– Они только поступили, впереди еще два года. Одной 18, другой 19 лет. Они еще дети. Где-то что-то украли, посадили по 158-й статье. Ладно еще в поселение, а не в тюрьму.
– Вы, получается, их сдали, после этого их отношение к вам осталось хорошим?
– Да, они боялись даже подойти ко мне. Мне было все равно. В случае чего, если была какая-то несправедливость, могла и при начальнике ударить.
– Начальник уважал вас, наверное.
– Начальник колонии Раиль Максутович – да. Когда я в 2014 году туда попала, был Курбан-байрам. Он каждый Курбан говорил: «Татова, курбан под твоим ведением». Я сама готовила все мясо на курбан. Это было знаком уважения с его стороны.
Еще был случай. Меня поставили работать в столовую. Я разозлившего меня офицера облила кашей. Утром готовила кашу. Есть штрафной изолятор. Туда нельзя заносить мясо. Он подумал, что я туда занесла мясо. Это так меня взбесило, я взяла кастрюлю и опрокинула на него. Весь китель был в каше. А он только что принял смену.
Меня должны были тут же закрыть на 15 суток в штрафной изолятор. Потом суд, и отправляют в Козловку.
После этого случая прошла одна проверка, вторая, третья… никто меня не вызывает. В четвертой проверке, в девять утра смотрю, идет начальник колонии Раиль Максутович. Я предупредила тех, кто стоит рядом: если закроют – позвоните дочке, скажите, что закрыли. Я всегда предупреждала.
Он меня позвал, вышла из строя, говорит: «Что произошло?» Я рассказала, что произошло, он сказал – встань обратно в строй. Стою, жду, что будет дальше, что-то же должно быть.
После проверки подошла к Раилю Максутовичу, сказала: «Раиль Максутович, я немного переборщила, но если я что-то сделала – да, я сделала, если чего-то не сделала – мне доказывать что-то бесполезно». Он: «Всё, всё, иди». И всё, на этом закончилось. Меня, видимо, Аллах любит, Он меня уберег от многого.
И в аварию попадала, и там мне уже казалось, что всё кончено… но Всевышний меня уберег.
– Бывали случаи, когда человека посадили ни за что, без вины?
– Было такое. Со мной сидел парень. Я его знала еще на свободе. Он другу в банк под проценты положил 5 миллионов. Это был частный банк. Через три месяца друг сказал: «Ничего ты мне не давал». За это тот парень избил его. Дали 4 года. И деньги потерял, и в тюрьму сел. Такие вещи в жизни бывают очень часто.
– Кто-нибудь создавал семью в неволе?
– Было, но никахов не было. Батюшку звали, венчание проводили. Там и пары соединяются, но я со всех сторон была недоступна. Кому на свободе не хватает внимания, они там замечают любое внимание, заботу. Потому что у них этого не было, они не знают, что такое любовь. Хотя муж с женой живут отдельно, им проводят венчание и дают комнату на три дня для свидания.
«Я нужна моим детям»
– Когда вы там сидели, как жили ваши дети?
– Они приходили ко мне на свидания. Встречаться было очень тяжело. Во-первых, по деньгам выходит очень дорого. Чтобы приехать на три дня, уходит минимум 10 тысяч. Они ведь и продукты привозят, то, другое хотят привезти. Получается, что я беру их деньги.
Потом уже не разрешала им приезжать. Чтобы не тратить деньги, стали приходить на два-три часа. Сначала приезжали раз в месяц, потом я им не разрешила даже раз в месяц навещать. Сказала, приезжайте только раз в четыре месяца. Конечно, что бы я ни говорила, дочка делала по-своему. Все равно ко мне приезжала, даже если говорила – ничего не надо, мать есть мать. Меня дети поняли, не осуждали. А главное – они меня ждали. Я была им нужна. Этим не каждая женщина может гордиться.
Со мной сидела наркоманка. Был у нее единственный сын. Она понимала, что потихоньку уже умирает – каких только болезней у нее не было. Гнила заживо. Как-то сидела курила, сказала мне: «Гульшат, меня сын за это никогда не простит». Сын отказался от матери. Эта женщина умерла во сне. Я вызвала начальника отряда. Сделали гроб, похоронили в том поселке. Ее даже забрать было некому.
Говоря о детях – очень важно, чтобы тебя кто-то ждал. Ты кому-то нужен. Ради этого ты думаешь, что хоть как-то отсюда выйдешь – по исправительным работам или за хорошее поведение. Очень важно, чтобы тебя ждали, это жизненный стимул. Если нет этого стимула, даже выходить не хочется. Были такие женщины – и после срока оставались жить в поселении. Они никому не нужны – ни родителям, ни детям.
А я всегда гордилась, что нужна моим детям. Это важно для всех женщин, в тюрьме я или в другом месте, на воле, очень важно, чтобы тебя там ждали, что ты им нужен.
«Я поняла: бывшие заключенные тоже нормальные люди»
– С вашими детьми было все хорошо. А не было желания вновь создать семью?
– Я не могу найти такого хорошего человека, как мой муж. Он был самый лучший. Женщина все равно сравнивает. Ко мне приходят очень многие, желающие создать семью. Но как-то боязно, что ли, не знаю. Я еще не думала об этом. А так многие приглядываются (смеется).
Вы не поверите, мой 23-летний сын меня ругает, говорит: «Ты ведь уже должна жить для себя». Говорит: «Ты что, хочешь на старости лет остаться одна?» Я была в шоке от его слов. Имея в виду нашу национальность, слышать такие слова от сына для меня было поразительно. Сколько уважения в этих словах.
Очень уважают, заботятся, я захожу в дом – дети снимают мне обувь. Уже и стол накрыт, я там ничего не делаю. Мама, пожалуйста, только приходи домой – такое отношение. Утром ухожу на работу – надевают мне обувь. Их папа так научил. Поэтому для них мама, наверное, самый святой человек.
– Как к вам относятся те, кто знает, что вы сидели?
– Пока сама не оказалась в таком положении, я относилась к таким людям негативно. Думала, что это очень страшные люди. 50 процентов людей там нормальные. Конечно, к таким людям у нас отношение все еще очень осторожное. Устроишься на работу, где-то в другом месте – смотрят презрительно. Будто такие люди не нужны. Но знаете, в этой жизни мы все делаем очень много ошибок. Сейчас я поняла: бывшие заключенные тоже люди. Нормальные люди.
– Ваши родители, родители мужа не помогли?
– Они все живут в Туркменистане. Сами мы граждане РФ. Дорога в Туркменистан очень тяжелая. Здесь у меня и родственников нет, осталась с детьми. Это было испытание, и мы его прошли.
Пришла работать к Азату Галимзяновичу. На исправительных работах один год работала в пекарне. Туда тоже устроил Азат Галимзянович. Потом пришла работать в приют (место временного проживания бывших заключенных. – Ред.), вот уже три года я с ними. Я очень довольна, что сюда попала, очень рада.
У Азата Галимзяновича большое сердце. Таких людей очень мало. Он старается всех понять, всем делать добро. Я хорошо знаю его семью, детей. Очень открытый человек. Преклоняю голову перед ним. Именно он меня поставил на правильный путь. Дал возможность работать. Поверил в меня. Его доверие не все могут получить. Если бы не он, я бы во второй раз туда попала. Потому что это была безысходность.
– Никому не нужные люди от безысходности идут на преступление?
– Каждый, кто попадает за решетку, на этот шаг идет от безысходности. Кому-то негде жить, они вынуждены воровать. Потому что они никому не нужны. Они и нашему государству не нужны. Я вам могу привести несколько примеров.
2 января к нам сюда привезли бабульку. У нее была только одна нога. Бабушку привезли внук и хозяева дома, где она временно проживала. Внук начал выпивать, пропал где-то на 10 дней. Бабка осталась голодная, без ничего, одна дома. Она жила в приюте три дня. Но у нас для нее не было условий. Я ее на три дня привезла к себе домой. Сейчас уже 8 месяцев она живет у меня. Она никому не нужна.
– А если обратитесь в дом престарелых?
– И в дом престарелых сама ходила. Думаю, узнаю всё. Зашла и быстрее убежала. Там они никому не нужны. И документы не проблема, там о них нет заботы. Лежит бабулька, всё тело в пролежнях.
Нет уж, там нет таких условий, чтобы со спокойной душой оставить бабушку. Есть санитарки, но для них это привычное дело. Как уборщицы заходят, помоют, уходят. Они привыкли к этой атмосфере. Безногого приведешь, безрукого – обыденное явление. Я их не критикую: персонала не хватает, зарплата небольшая.
– Можете рассказать еще случаи, когда удалось помочь кому-то?
– Один хазрат привел к нам в приют бабушку. Вся перепачканная, но главное – есть обе ноги. Мы ее отмыли, сняли ролик, думаем, вдруг найдутся родственники. Никому не сказали, с одним товарищем стали искать родных. Кто-то ведь у нее должен быть. Азату Галимзяновичу не сказали. В итоге нашли родственников.
Пришлось немного солгать, сказали, что мы из городской соцзащиты. Теперь сын не берет трубку. Оказалась никому не нужна.
Эта бабушка очень трудолюбивая. Единственная проблема – если ее избивают, то она начинает пить. Бьют ее муж, вышедший из тюрьмы, и пасынок.
И в этот раз ночью сплю, звонит хазрат. Говорит, Гульшат ханум, я вас расстрою, но бабушка Курбанбика опять лежит на террасе. Я сначала не поняла – на какой террасе? Он сказал, где именно, попросил помочь, говорит, просить у кого-то что-то ему стыдно. Я сказала – ладно, опять туда пошла.
Сноха избила, не пустила домой. И сын на звонки не отвечает, не знаю, она им не нужна. Сколько звонила родным, никто не отвечает. Не хотят со мной общаться.
Еще один случай. Из Саранска два месяца назад пришла пьяная женщина. Голова вся вшивая, сама побитая. Мы ее отмыли, раны обработали. Говорю – иди домой, к сыну или куда-нибудь. А она говорит – нет, попросила взять ее в приют.
Мы ее приняли, устроили на работу. Сначала работала дворником.
Сказала: «Я хочу жить, не хочу возвращаться к прежней жизни». Сейчас она пришла в нормальное состояние.
– Со своими родителями общаетесь? Они узнали?
– Конечно, общаемся. Они не знали, что я попала в колонию, я не сказала.
Многие, попадая в подобную ситуацию, предаются унынию, им все равно, что будет. Они сегодня выпили, им сегодня хорошо, а что будет завтра, им не интересно.
Хочу сказать: берегите близких. Кроме нас, они никому не нужны. Дорожите друг другом.
Подробнее: https://sntat.ru/obshchestvo/ochen-vazhno-chtoby-tebya-zhdali-na-svobode-eto-zhiznennyy-stimul-otkr/
Гульшат Татова приехала в Казань из родного Туркменистана в 1975 году. Ее пригласил брат, студент КХТИ. Гульшат поступила в вуз и осталась жить в Казани.
«В суде повела себя очень некрасиво»
– С мужем я познакомилась тоже здесь. Провели три свадьбы: в Казани, Туркменистане и у родственников в Иране. Семь лет назад муж мой умер. До этого мы жили очень хорошо. В Казани был свой дом. После мужа осталась с четырьмя детьми, пятым ребенком была беременна. Я осталась в очень тяжелой ситуации. Что делать? Работала на нескольких работах, уходила в два ночи, мыла полы в офисах. Потом попала в места лишения свободы.
– Как это случилось?
– 159-я статья – «Мошенничество». У нас был участок, продала его. Покупатель дал задаток, через полгода сказал, что земля ему не нужна. Я вернула ему часть денег, а он сказал, что ему надо всё. Я сказала, что всей суммы у меня нет. Написала расписку, что через некоторое время верну остальное.
Его сын оказался приближенным к прокурору, там уже начались скандалы между соседями. На меня написали жалобу, так я попала в колонию-поселение в Мамадыше. Мне дали 3,5 года, отсидела из них 2 года 4 месяца.
Потом Азат Галимзянович (Азат Гайнетдинов – руководитель Центра социальной реабилитации. – Ред.) прочитал у нас лекцию. Впервые познакомилась с ним в Мамадыше. Оставил мне свою визитку. Спросил, кто мы. После освобождения попыталась поработать на своей прежней работе. Берут, но на более низкую должность.
– Когда вас посадили, дети с кем остались?
– Со старшей дочерью. Ей тогда было 17 лет. Меня не смогли лишить материнских прав, потому что для этого нет основания. В тюрьме ни дня не отдыхала, работала без отпусков и больничных. 75 процентов всей зарплаты – 3 – 4 тысячи рублей, хоть и совсем маленькая сумма, отправляла детям. Всю сумму отправить не могла, у заключенных 25% заработанных денег должны оставаться на счету.
– Помните свой первый день в колонии?
– Сначала я должна была быть на условном сроке. Закрыли в СИЗО на Петрушкином дворе. Думала, выпустят через десять дней. Первый суд отложили, но на 100 процентов верила, что после второго суда выпустят.
Так получилось – в ходе суда я вела себя некрасиво. Оскорбляла судью, прокурора, остальных. Когда они упомянули мою национальность, не смогла промолчать. Оскорбление судьи – очень грубое правонарушение. За это и посадили.
В первый день была в состоянии шока. Среди родных, близких никогда не было сидевших. Время карантина, утром отмечаешься. Десять дней сидишь на стуле.
– Вы были новенькой, вас обижали?
– Да, сначала стали обижать. Но меня посадили в одну камеру с арендатором теплохода «Булгария» Светой Инякиной. Мы быстро нашли общий язык. Все равно СИЗО – это совсем другое. Там всё по-другому. В камере десять человек, камера для некурящих.
Жизнь в колонии-поселении
– Как живется заключенным в колонии? Все так ужасно, как показывают в фильмах?
– Неважно, где ты, в поселке или в лагере: как ты себя поставишь, такое и отношение. Если поставишь так, чтобы тебя не обижали, – никто не тронет.
Меня как-то обижать очень трудно. По природе я очень сильная, люблю справедливость.
– Какие они – женщины-заключенные?
– 80 процентов женщин в тюрьме сидят за неуплату алиментов. Лишенные материнских прав. Тогда я впервые узнала, что женщины обязаны платить алименты, была в шоке. У них у всех проблема – алкоголизм. Если бы не пили, наладили бы свою жизнь. Можно мыть полы, устроиться на другую работу, можно выйти из любого положения.
– А вы почему не стали пить?
– Во-первых, родом из Туркменистана, меня воспитали в другой среде. Я не люблю, когда пьют или курят. И муж мой не пил, не курил. И дети.
– Какое отношение в колонии к новеньким?
– Когда я поступила, были случаи – избивали других. Посмотришь по сторонам, понаблюдаешь и всё понимаешь. По природе я лидер. У нас было три барака. Пошла к начальнику колонии и сказала, чтобы молодых девчонок отправлял ко мне. Потому что их обижали.
Там есть общак. Каждый должен туда складывать сигареты, еще что-то. Но у некоторых такой возможности нет. Я не курю, у меня сигарет нет. Не могу же я брать у кого-то в долг, и потом, я же не могу кому-то отдавать деньги, которые я отправляю детям.
Пошла к начальнику колонии. «Раиль Масутович, тут такая ситуация. Отправляйте новеньких молодых девушек в мой барак». Потому что тех, у кого нет возможности класть в общак сигареты, что-то другое, таких избивают, пытают. Например, ты сегодня должен пачку сигарет, а завтра ты уже должен будешь блок. Или десять пачек сигарет.
Я там никаким законам не подчинялась. Меня хотели подчинить, но мне было все равно.
В поселении есть бараки. Женские и мужские. Кухня общая. Женский барак должен был мужскому давать 60 пачек сигарет в месяц.
– Если вы лидер, значит, можете и в тюрьме многое для себя получить?
– Да, я могла жить как королева. По сравнению с другими бараками в моем бараке была справедливость. Организовала дежурство, каждый день по очереди мыли полы.
А в других бараках, когда приходит новенькая, всю неделю должна мыть полы. Личные вещи отнимают. Кому нужен стиральный порошок, кому что – отбирают. Они могут закрыться на кухне или в раздевалке и избить девушек. У меня такого не было.
Дошло до того, что две девчонки из Зеленодольска из другого барака решили сбежать. Мне тогда дали 3-дневный отпуск. Возвращаюсь, Настя и Ксюша говорят: «Гульшат, мы тебя ждем». – «Что случилось?» – «Нам сказали сдать в общак по десять пачек «Парламента». Двадцать пачек «Парламента» – это большая сумма не только в поселении. Сигареты потребовали, чтобы все молчали после их побега. Смотрю, сумки готовы, говорят, ночью сбежим. Я сказала: «Если ты сейчас сбежишь, из поселения попадешь в Козловку (тюрьма в Чувашии. – Ред.)». Там еще хуже. Я там не была, говорят, там вообще ужасно, очень строго.
Я пошла к начальнику отряда и все рассказала. Сказала, переведите этих девчонок в мой барак. Я ничего не боялась, мне было все равно, мне они никто, но если сбегут, им самим будет еще хуже.
– Сколько им оставалось сидеть?
– Они только поступили, впереди еще два года. Одной 18, другой 19 лет. Они еще дети. Где-то что-то украли, посадили по 158-й статье. Ладно еще в поселение, а не в тюрьму.
– Вы, получается, их сдали, после этого их отношение к вам осталось хорошим?
– Да, они боялись даже подойти ко мне. Мне было все равно. В случае чего, если была какая-то несправедливость, могла и при начальнике ударить.
– Начальник уважал вас, наверное.
– Начальник колонии Раиль Максутович – да. Когда я в 2014 году туда попала, был Курбан-байрам. Он каждый Курбан говорил: «Татова, курбан под твоим ведением». Я сама готовила все мясо на курбан. Это было знаком уважения с его стороны.
Еще был случай. Меня поставили работать в столовую. Я разозлившего меня офицера облила кашей. Утром готовила кашу. Есть штрафной изолятор. Туда нельзя заносить мясо. Он подумал, что я туда занесла мясо. Это так меня взбесило, я взяла кастрюлю и опрокинула на него. Весь китель был в каше. А он только что принял смену.
Меня должны были тут же закрыть на 15 суток в штрафной изолятор. Потом суд, и отправляют в Козловку.
После этого случая прошла одна проверка, вторая, третья… никто меня не вызывает. В четвертой проверке, в девять утра смотрю, идет начальник колонии Раиль Максутович. Я предупредила тех, кто стоит рядом: если закроют – позвоните дочке, скажите, что закрыли. Я всегда предупреждала.
Он меня позвал, вышла из строя, говорит: «Что произошло?» Я рассказала, что произошло, он сказал – встань обратно в строй. Стою, жду, что будет дальше, что-то же должно быть.
После проверки подошла к Раилю Максутовичу, сказала: «Раиль Максутович, я немного переборщила, но если я что-то сделала – да, я сделала, если чего-то не сделала – мне доказывать что-то бесполезно». Он: «Всё, всё, иди». И всё, на этом закончилось. Меня, видимо, Аллах любит, Он меня уберег от многого.
И в аварию попадала, и там мне уже казалось, что всё кончено… но Всевышний меня уберег.
– Бывали случаи, когда человека посадили ни за что, без вины?
– Было такое. Со мной сидел парень. Я его знала еще на свободе. Он другу в банк под проценты положил 5 миллионов. Это был частный банк. Через три месяца друг сказал: «Ничего ты мне не давал». За это тот парень избил его. Дали 4 года. И деньги потерял, и в тюрьму сел. Такие вещи в жизни бывают очень часто.
– Кто-нибудь создавал семью в неволе?
– Было, но никахов не было. Батюшку звали, венчание проводили. Там и пары соединяются, но я со всех сторон была недоступна. Кому на свободе не хватает внимания, они там замечают любое внимание, заботу. Потому что у них этого не было, они не знают, что такое любовь. Хотя муж с женой живут отдельно, им проводят венчание и дают комнату на три дня для свидания.
«Я нужна моим детям»
– Когда вы там сидели, как жили ваши дети?
– Они приходили ко мне на свидания. Встречаться было очень тяжело. Во-первых, по деньгам выходит очень дорого. Чтобы приехать на три дня, уходит минимум 10 тысяч. Они ведь и продукты привозят, то, другое хотят привезти. Получается, что я беру их деньги.
Потом уже не разрешала им приезжать. Чтобы не тратить деньги, стали приходить на два-три часа. Сначала приезжали раз в месяц, потом я им не разрешила даже раз в месяц навещать. Сказала, приезжайте только раз в четыре месяца. Конечно, что бы я ни говорила, дочка делала по-своему. Все равно ко мне приезжала, даже если говорила – ничего не надо, мать есть мать. Меня дети поняли, не осуждали. А главное – они меня ждали. Я была им нужна. Этим не каждая женщина может гордиться.
Со мной сидела наркоманка. Был у нее единственный сын. Она понимала, что потихоньку уже умирает – каких только болезней у нее не было. Гнила заживо. Как-то сидела курила, сказала мне: «Гульшат, меня сын за это никогда не простит». Сын отказался от матери. Эта женщина умерла во сне. Я вызвала начальника отряда. Сделали гроб, похоронили в том поселке. Ее даже забрать было некому.
Говоря о детях – очень важно, чтобы тебя кто-то ждал. Ты кому-то нужен. Ради этого ты думаешь, что хоть как-то отсюда выйдешь – по исправительным работам или за хорошее поведение. Очень важно, чтобы тебя ждали, это жизненный стимул. Если нет этого стимула, даже выходить не хочется. Были такие женщины – и после срока оставались жить в поселении. Они никому не нужны – ни родителям, ни детям.
А я всегда гордилась, что нужна моим детям. Это важно для всех женщин, в тюрьме я или в другом месте, на воле, очень важно, чтобы тебя там ждали, что ты им нужен.
«Я поняла: бывшие заключенные тоже нормальные люди»
– С вашими детьми было все хорошо. А не было желания вновь создать семью?
– Я не могу найти такого хорошего человека, как мой муж. Он был самый лучший. Женщина все равно сравнивает. Ко мне приходят очень многие, желающие создать семью. Но как-то боязно, что ли, не знаю. Я еще не думала об этом. А так многие приглядываются (смеется).
Вы не поверите, мой 23-летний сын меня ругает, говорит: «Ты ведь уже должна жить для себя». Говорит: «Ты что, хочешь на старости лет остаться одна?» Я была в шоке от его слов. Имея в виду нашу национальность, слышать такие слова от сына для меня было поразительно. Сколько уважения в этих словах.
Очень уважают, заботятся, я захожу в дом – дети снимают мне обувь. Уже и стол накрыт, я там ничего не делаю. Мама, пожалуйста, только приходи домой – такое отношение. Утром ухожу на работу – надевают мне обувь. Их папа так научил. Поэтому для них мама, наверное, самый святой человек.
– Как к вам относятся те, кто знает, что вы сидели?
– Пока сама не оказалась в таком положении, я относилась к таким людям негативно. Думала, что это очень страшные люди. 50 процентов людей там нормальные. Конечно, к таким людям у нас отношение все еще очень осторожное. Устроишься на работу, где-то в другом месте – смотрят презрительно. Будто такие люди не нужны. Но знаете, в этой жизни мы все делаем очень много ошибок. Сейчас я поняла: бывшие заключенные тоже люди. Нормальные люди.
– Ваши родители, родители мужа не помогли?
– Они все живут в Туркменистане. Сами мы граждане РФ. Дорога в Туркменистан очень тяжелая. Здесь у меня и родственников нет, осталась с детьми. Это было испытание, и мы его прошли.
Пришла работать к Азату Галимзяновичу. На исправительных работах один год работала в пекарне. Туда тоже устроил Азат Галимзянович. Потом пришла работать в приют (место временного проживания бывших заключенных. – Ред.), вот уже три года я с ними. Я очень довольна, что сюда попала, очень рада.
У Азата Галимзяновича большое сердце. Таких людей очень мало. Он старается всех понять, всем делать добро. Я хорошо знаю его семью, детей. Очень открытый человек. Преклоняю голову перед ним. Именно он меня поставил на правильный путь. Дал возможность работать. Поверил в меня. Его доверие не все могут получить. Если бы не он, я бы во второй раз туда попала. Потому что это была безысходность.
– Никому не нужные люди от безысходности идут на преступление?
– Каждый, кто попадает за решетку, на этот шаг идет от безысходности. Кому-то негде жить, они вынуждены воровать. Потому что они никому не нужны. Они и нашему государству не нужны. Я вам могу привести несколько примеров.
2 января к нам сюда привезли бабульку. У нее была только одна нога. Бабушку привезли внук и хозяева дома, где она временно проживала. Внук начал выпивать, пропал где-то на 10 дней. Бабка осталась голодная, без ничего, одна дома. Она жила в приюте три дня. Но у нас для нее не было условий. Я ее на три дня привезла к себе домой. Сейчас уже 8 месяцев она живет у меня. Она никому не нужна.
– А если обратитесь в дом престарелых?
– И в дом престарелых сама ходила. Думаю, узнаю всё. Зашла и быстрее убежала. Там они никому не нужны. И документы не проблема, там о них нет заботы. Лежит бабулька, всё тело в пролежнях.
Нет уж, там нет таких условий, чтобы со спокойной душой оставить бабушку. Есть санитарки, но для них это привычное дело. Как уборщицы заходят, помоют, уходят. Они привыкли к этой атмосфере. Безногого приведешь, безрукого – обыденное явление. Я их не критикую: персонала не хватает, зарплата небольшая.
– Можете рассказать еще случаи, когда удалось помочь кому-то?
– Один хазрат привел к нам в приют бабушку. Вся перепачканная, но главное – есть обе ноги. Мы ее отмыли, сняли ролик, думаем, вдруг найдутся родственники. Никому не сказали, с одним товарищем стали искать родных. Кто-то ведь у нее должен быть. Азату Галимзяновичу не сказали. В итоге нашли родственников.
Пришлось немного солгать, сказали, что мы из городской соцзащиты. Теперь сын не берет трубку. Оказалась никому не нужна.
Эта бабушка очень трудолюбивая. Единственная проблема – если ее избивают, то она начинает пить. Бьют ее муж, вышедший из тюрьмы, и пасынок.
И в этот раз ночью сплю, звонит хазрат. Говорит, Гульшат ханум, я вас расстрою, но бабушка Курбанбика опять лежит на террасе. Я сначала не поняла – на какой террасе? Он сказал, где именно, попросил помочь, говорит, просить у кого-то что-то ему стыдно. Я сказала – ладно, опять туда пошла.
Сноха избила, не пустила домой. И сын на звонки не отвечает, не знаю, она им не нужна. Сколько звонила родным, никто не отвечает. Не хотят со мной общаться.
Еще один случай. Из Саранска два месяца назад пришла пьяная женщина. Голова вся вшивая, сама побитая. Мы ее отмыли, раны обработали. Говорю – иди домой, к сыну или куда-нибудь. А она говорит – нет, попросила взять ее в приют.
Мы ее приняли, устроили на работу. Сначала работала дворником.
Сказала: «Я хочу жить, не хочу возвращаться к прежней жизни». Сейчас она пришла в нормальное состояние.
– Со своими родителями общаетесь? Они узнали?
– Конечно, общаемся. Они не знали, что я попала в колонию, я не сказала.
Многие, попадая в подобную ситуацию, предаются унынию, им все равно, что будет. Они сегодня выпили, им сегодня хорошо, а что будет завтра, им не интересно.
Хочу сказать: берегите близких. Кроме нас, они никому не нужны. Дорожите друг другом.
Автор материала: Айгуль Шайхлисламова (www.intertat.tatar, перевод Алии Сабировой)
Подробнее: https://sntat.ru/obshchestvo/ochen-vazhno-chtoby-tebya-zhdali-na-svobode-eto-zhiznennyy-stimul-otkr/
Нет комментариев